Сделай доброе дело - помоги Злу победить! // Душитель свободы и демократии// EVIL IS GOOD
Ар-Фаразон спятилПод покровом ночи Лаирэндил прошел через ремесленные кварталы города и добрался до порта; он знал, что в этом месте можно выйти за городские стены в том месте, где они сбоку выходят к берегу моря. То ли из-за разгильдяйства и халатности королевской стражи, то ли по еще каким причинам эти участки стен не охранялись, и поэтому юный Верный смог беспрепятственно выбраться из Роменны, не привлекая к себе внимания жителей или охраны. Он отправился в сторону столицы, но не по главной, а по обходной дороге, проходившей через рощи и леса в стороне от селений. Там было меньше шансов столкнуться с какими-нибудь людьми, тем более с Людьми Короля, но Лаирэндил вообще не чувствовал в себе сил с кем-то разговаривать – даже если бы ему повстречался отнюдь не враждебно настроенный человек, для него было просто невыносимо объяснять, кто он такой и что произошло. Надо бы вообще выдумать какую-нибудь лживую историю на случай, если кто привяжется.
Из-за болезни юноша шел очень медленно, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть, и к полудню почувствовал себя совершенно вымотанным. Он сел на землю в тени большого клена, с которого один за другим облетали красные листья, и тут его кто-то окликнул.
-Эй, парень, тебе плохо? – Лаирэндил поднял голову и увидел перед собой пожилого крестьянина, который вез на телеге дрова и какие-то овощи. – Может, помочь чем?
-Спасибо на добром слове, только, боюсь, вы мне уже ничем не поможете, - печально ответил юный Верный и снова закашлялся. Мужчина с жалостью посмотрел на болезненно худого паренька в потрепанной куртке, которая была ему явно не по росту.
-Верный, что ли? Не пугайся так, я тебя Тайной Страже не сдам. Я по выговору твоему понял, что Адунаик для тебя не родной язык. Слушай, пошли-ка со мной. Надолго я тебя в своем доме жить не оставлю – еще королевские гвардейцы привяжутся, нас обоих потом казнят, а вот на пару дней приютить могу, хоть отлежишься, - крестьянин заметил, что его новый знакомый после приступа жестокого кашля сплевывает кровь. – Они тебя что, в тюрьме пытали и легкие отбили? Звать-то тебя как?
-Гвинхир, - соврал Лаирэндил, назвав первое пришедшее в голову имя. – У меня всю семью арестовали, а дом сожгли, говорили, что мы якобы хранили какие-то книги, прославляющие Валар и Валинор, хотя я даже и читать-то толком не умею, где мне учиться-то было, хорошо, если удастся на хлеб заработать. Родителей и брата с сестрой казнили, а меня отпустили на пепелище, но сами видите, что со мной сделали… остальным для острастки. Я решил уйти из города, мне все равно больше уже нечего терять.
-Давай, Гвинхир, поехали со мной, - ответил пожилой крестьянин, до которого уже доходили слухи о том, как Люди Короля зверски избивают заключенных железными цепями и тяжелыми палками, выколачивая из несчастных признания в несовершенных преступлениях. – Хоть пару дней в себя придешь и поешь немного. Вряд ли гвардейцы в тюрьме тебя вообще кормили. Будь моя воля, я б тебя к себе жить пригласил, жена моя умерла, а вот сын единственный – хуже, чем умер… лучше бы он умер. Одним из тех стал, кто семью твою порешил, да и отца родного забыл, уже года три на пороге не появлялся, - он протянул руку Лаирэндилу, помогая ему взобраться на телегу. – Ну что, будем знакомы, меня Улбар зовут.
-Спасибо, - юноша не знал, как благодарить незнакомца, хотя испытывал жгучий стыд из-за собственного вранья – с детства его воспитывали в принципах, что лгать даже во благо себе в высшей степени нехорошо, лучше умереть, но сказать правду. Однако в этом случае он просто не мог поступить иначе – сказать, что он знатного рода, и назвать свое настоящее имя означало навлечь беду не только на себя, но и на этого случайного человека, который по доброте душевной решил хоть чем-то ему помочь. – Считайте, что вы мне жизнь спасли…
Лаирэндилу все сильнее хотелось есть и пить, и он, достав из-за пазухи свою буханку, жадно вцепился в нее зубами. Улбар понимающе посмотрел на него.
-Ничего, сейчас до дома доберемся, я уж тебя накормлю тем, что есть. Только у меня к тебе просьба большая – на улицу не выходи и вообще даже к окнам не подходи. Я живу на отшибе, гости у меня не появляются, но все равно – не тронь лихо, пока оно тихо, а то узнает кто, что я у себя Верного прячу, так нам обоим мало не покажется.
На свете нет чудовищней напасти,
Чем идиот, дорвавшийся до власти!
Л. Филатов «Любовь к трем апельсинам»
Лаирэндил прожил у своего нового знакомого несколько дольше, чем ожидал – дом пожилого крестьянина и в самом деле стоял на отшибе, поэтому там было легко скрываться. Жил Улбар не то чтобы богато, но вполне сносно, поэтому недостатка в еде у него дома не было, и благодаря этому юноша понемногу стал чувствовать себя лучше. Единственной неприятной вещью, о которой он, разумеется, в силу природной стыдливости не стал говорить своему спасителю и вообще не сказал бы никому даже под страхом смерти, было то, что первые несколько дней необходимое посещение уборной превращалось для него в жуткую пытку, но Лаирэндил молчал, незаметно вытирая наворачивающиеся против воли на глаза слезы и делая вид, что с ним все хорошо. Никому нельзя говорить о своем позоре, боли и унижении, иначе ты перестанешь быть человеком – так внушал ему отец. И плакать тоже нельзя, что бы ни происходило – даже если вся твоя семья мертва. Поэтому Лаирэндил держался из последних сил, пытаясь хоть как-то сохранить остатки своего почти что уничтоженного человеческого достоинства. Улбар, надо отдать ему должное, в душу к нему не лез и ни о чем не расспрашивал – видимо, понимал, что его гостю невмоготу об этом говорить, а сам юный Верный молчал. К счастью, хозяин, который и с соседями-то общался только по необходимости, не стал сразу же указывать Лаирэндилу на дверь, и тот, проведя почти два месяца в тепле и покое с хорошей едой, постепенно начал приходить в себя. Может быть, он бы даже и окончательно выздоровел безо всяких целителей и лекарств – все-таки нуменорцы славились своей выносливостью и живучестью, а он, кроме того, как-никак принадлежал к роду Элроса! – но в начале декабря беда пришла и в деревню добросердечного Улбара. В какой-то из домов заявились с проверкой королевские ищейки. Разумеется, никаких запрещенных книг или иных предосудительных вещей они не обнаружили, поскольку народ в селении жил простой, говорил исключительно на Адунаике и занимался обычным крестьянским трудом, но все равно людям пришлось пережить не слишком приятный день, и Лаирэндил, хотя его спаситель вовсе не собирался выставлять его за дверь – видимо, все-таки Улбару было жаль своего несчастного гостя – понял, что пора уходить, чтобы все-таки не навлечь беду на других. Ему оставалось только идти в столицу, где было можно затеряться в толпе, притворившись немым или слабоумным попрошайкой, и хоть как-то прожить там остаток дней.
Наутро, попрощавшись с хозяином и поблагодарив его за все, Лаирэндил покинул гостеприимный дом. В этот раз идти ему уже было намного легче – его не так сильно мучили усталость, одышка и кашель, да и жар вроде спал, к тому же Улбар не пожалел для юноши теплой одежды и еды на дорогу. Когда Лаирэндил наконец добрался до Арменелоса, солнце уже давно закатилось, и над городом нависла ночная мгла. Порой сквозь рваные облака проглядывал зловещий лик полной луны, и в ее свете башни нуменорской столицы казались похожими на оскаленные клыки.
К удивлению юного Верного, городская стража беспрепятственно пропустила его в ворота – видимо, в его облике не было ничего подозрительного, обычный деревенский бедняк, идущий в столицу на заработки или на рынок, тем более что он специально растрепал волосы, а на лицо натянул капюшон плаща. Теперь ему нужно было осмотреться и найти подходящее место для ночлега, а утро вечера, как известно, мудренее – можно будет что-то придумать и как-нибудь устроиться в городе. На работу его с таким-то здоровьем вряд ли кто возьмет, да он и в принципе не способен делать что-то более сложное, чем мытье горшков, остается и в самом деле разве что просить милостыню.
Приближалась полночь, но жители Арменелоса вовсе не думали расходиться по домам – в нуменорской столице, в отличие от тихой Роменны, жизнь кипела круглые сутки, на улицах можно было видеть работающие таверны и даже лавки. Несмотря на то, что уже наступила зима и время от времени шел снег, сильных холодов пока что еще не было, и Лаирэндил, найдя на одной из улиц какое-то старое заброшенное здание, когда-то бывшее, по всей видимости, хранилищем или сараем, решил провести там ночь. Внутри он нашел какое-то старое тряпье и солому; соорудив из них себе постель, он завернулся в плащ и уснул, чувствуя неимоверную усталость.
На следующий день юноша проснулся довольно поздно – сильная слабость дала себя знать – и отправился дальше на поиски пропитания, оставив в своем укрытии те припасы, которые Улбар дал ему на дорогу; еда имеет свойство быстро заканчиваться, и что-то еще ему сейчас совсем не помешает. Вскоре он вышел к городскому рынку и принялся бродить среди рядов. Запахи съестного кружили голову – такое разнообразие вкусностей он видел разве что на картинках! – а вещи на прилавках, привезенные со всех концов Средиземья, поражали своей красотой и изысканностью. Как жаль, что у него нет денег, чтобы честно купить что-нибудь поесть! Отец всегда говорил, что торговать на рынке, равно как и просить подаяние – страшный позор, но сейчас единственный сын Нолондила смотрел на продавцов, наперебой предлагающих свой товар, и видел, что они все – вполне обычные люди, в большинстве своем неплохо одетые – значит, и живут они сносно, кроме того, он не замечал, чтобы покупатели смотрели на них с презрением – скорее вполне приветливо и с интересом. Что же до милостыни… Лаирэндил прекрасно понимал, что сейчас ему придется переступить через себя, но у него не было ни выбора, ни выхода. Много толку от чести рода, про которую ему все твердили родители, когда у тебя пусто и в кармане, и в желудке!
С невеселыми мыслями он подошел к какому-то торговцу-южанину, продававшему сладости, и нерешительно стоял рядом, глядя на прилавок и не решаясь что-либо попросить, но тот первым заметил бледного, как тень, юношу с голодным взглядом.
-Эй, ты чего – есть хочешь? – окликнул он Лаирэндила. – Бери что-нибудь, я угощаю, только быстрее уматывай отсюда, а то ваши если увидят, что я кого-то бесплатно подкармливаю, так потом отвесят мне горяченьких в темном переулке.
Юный Верный, опасливо озираясь по сторонам, наугад схватил что-то с прилавка, кивком поблагодарил южанина и быстро отошел подальше. Спрятавшись за стеной какого-то дома, он разжал руку и увидел, что ему досталось очень аппетитного вида малюсенькое пирожное в сахарной глазури, украшенное половинками миндального ореха. Запихнув его целиком в рот, Лаирэндил быстро проглотил свою добычу и вытер липкие пальцы краем плаща; начало дня оказалось удачным, но слова харадца вселили в сердце юноши тревогу. Все прямо как дома, в Роменне – проще разжалобить каменную стену, чем арузани. Люди Короля, даже если увидят, что кто-то у них на глазах умирает от голода или болезни, не подадут ему ни воды, ни куска хлеба и не помогут подняться, все либо равнодушно пройдут мимо, либо позлорадствуют, либо еще и дополнительно пнут того, кто и без их стараний уже стоит на краю пропасти.
Выйдя снова к рядам торгующих, юноша увидел около одного из прилавков какую-то молодую женщину в богатой одежде – на ней была расшитая золотом черная меховая куртка, длинное шелковое алое платье и такие же алые кожаные сапожки. Судя по заметно выпирающему животу, женщина ждала ребенка и пришла на рынок вместе с прислужницей-южанкой выбирать вещи для младенца. Сердце Лаирэндила болезненно сжалось: ведь его жестоко убитая сестра Исилвэн сейчас тоже была бы на седьмом месяце и вместе со свекровью шила приданое для его племянника или племянницы. Для малыша, которому так и не суждено было появиться на свет… Юноша с грустью окинул незнакомку взглядом… и тут она обернулась. Лаирэндил в изумлении застыл на месте: перед ним стояла Исилвэн… нет, этого не может быть… такая, какой она могла бы стать, живи она в хороших условиях… лучше бы она не оборачивалась, эта прекрасная леди, такая красивая, счастливая… бывают же такие похожие люди!
-Вы так удивленно на меня смотрите, - доброжелательно обратилась к нему женщина, - мы с вами знакомы?
-Нет, простите мою неучтивость, благородная госпожа, - смутился Лаирэндил, - вы просто очень похожи на мою младшую сестру. И голоса у вас похожие. Извините меня еще раз, наверное, я вас напугал. Просто ее… она… умерла несколько недель назад, и я до сих пор по ней скучаю.
-Не нужно извиняться, я очень сочувствую вашей потере, даже не представляю, как вам сейчас тяжело, - ответила беременная красавица, и юноше снова почудилось что-то знакомое в ее жестах… движениях… манере себя держать… В его душу закралось одно странное подозрение. Конечно, этого быть не может, потому что просто не может, и все тут, но чем судьба не шутит? В конце концов, попытка – не пытка…
-Простите меня еще раз, - как можно вежливее продолжил он, все-таки перед ним наверняка очень знатная женщина, может быть, жена какого-нибудь придворного или военачальника, - но вас случайно не Мериль зовут… или звали?
Женщина вздрогнула.
-Да, звали в детстве, хотя уже давно так не зовут, - она вопросительно посмотрела на Лаирэндила, словно ожидая продолжения вопросов.
-А кто ваши родители? – решительно произнес тот, в душе удивляясь собственной наглости.
-Откуда вы взялись-то? Про моих родителей все знают, это лорд Нолондил, сын Элентира, и леди Аэрин, но меня воспитывали король и королева, - женщина внимательно разглядывала своего собеседника, пытаясь понять, кто он такой и где она его видела, и тут наконец поняла, с кем разговаривает. – Лаирэндил? Вы… то есть ты… ты – Лаирэндил, мой брат?
-Да! Я так рад… ты жива! Как тебя сейчас зовут-то?
-Зимрабет! – женщина заметно повеселела и со слезами на глазах обняла вновь обретенного родича. – Что случилось с Исилвэн?
Юноша подумал, что рассказывать Мериль всю правду в подробностях было бы слишком, как-никак она ждет ребенка, а беременным не следует слушать такие ужасные вещи.
-Она вышла замуж за Нэстара из Кузнечного переулка, если помнишь, он еще с Исилдуром очень дружил, старшим сыном дяди Элендила, - он снова удивился своей способности вполне правдоподобно лгать, - и умерла в родах вместе с ребенком. А ты как? Тоже замужем? За кого тебя выдали? Наверняка твой супруг – человек богатый и знатный.
-Никто меня не выдавал, я сама его выбрала, - не без тени гордости ответила Зимрабет. – Мой муж – старший советник короля.
Побледнев еще больше, Лаирэндил отшатнулся от сестры со смертельным страхом – нет, даже не страхом, а животным ужасом на лице. Он уже был наслышан о том, что полгода назад король Ар-Фаразон приказал сжечь живьем своего прежнего старшего советника, Бэльзагара, за то, что тот осмелился с ним спорить и критиковать его решения, после чего назначил на этот пост не кого иного, как зловещего Зигура-Саурона.
-Это… этого не может быть! Ты – жена Врага? Скажи, что ты шутишь! – недавняя надежда в мгновение ока сменилась омерзением и испугом. – Если это у тебя от него, - продолжил он, с содроганием указывая на живот сестры, - то я бы на твоем месте задушил это чудовище прежде, чем оно откроет глаза.
-Стража, схватить его! – неожиданно раздался властный голос за спиной Лаирэндила. – Это что за грязная тварь тут моего верного советника оскорбляет?
Юноша обернулся. Это был конец. За его спиной стоял сам Ар-Фаразон со своими отборными гвардейцами и – разумеется, куда же без него! – своим обожаемым приятелем. Правду гласили легенды, что взгляд Саурона мало кто выдерживал: стоило королевскому советнику посмотреть в глаза Лаирэндилу, как тот пошатнулся и едва не упал – хорошо, что его поддержала служанка сестры.
-Посадите этого поганого ублюдка в клетку без пищи и воды и оставьте на главной площади города, пока не умрет, - неумолимо продолжал король, не обращая ни на кого внимания.
Два гвардейца Фаразона схватили юношу за руки. Старший советник растерялся: положение надо было немедленно спасать, но он не знал, как это сделать: видимо, Мортанг был прав, когда нехорошо отзывался о прекрасной Эленне и ее обитателях. Про себя Саурон уже много раз успел подумать, что по возвращении домой он непременно даст по роже и Моро, и Маэглину за «добрые» советы: если поначалу путешествие в Нуменор его и в самом деле забавляло, то теперь ситуация все больше и больше выходила из-под контроля. Страна, которая поначалу поразила советника своей красотой и богатством, постепенно превращалась в гигантскую камеру пыток, жители – в кровожадных монстров, словно соревнующихся друг с другом в изуверстве, а облеченный неограниченной властью Фаразон становился день ото дня все более жестоким, надменным и непредсказуемым. Сначала несчастный Бэльзагар, который осмелился спорить с безрассудным тираном, теперь этот вот мальчишка-Верный, повинный лишь в том, что ляпнул глупость. Кто будет следующим? Амандил с семьей? Нет, безусловно, потешаться над этим ограниченным занудой и его пугливыми внучатами на Совете Скипетра и в самом деле было очень весело, но вот любоваться на его публичную казнь и предсмертные мучения будет отнюдь не весело – в ушах у Черного Майя до сих пор еще звучали вопли его корчащегося в пламени предшественника. Мало того, Ар-Фаразон не просто отправил на костер самого Бэльзагара, но и повелел продать его жену и детей в рабство харадрим! Надо как-то уговорить короля пощадить этого невоздержанного на язык юнца, но при этом еще и умудриться не навлечь его гнев на свою или еще чью-нибудь голову.
-Не думаю, что стоит так кипятиться, - как можно более миролюбиво начал старший советник, - хорошего пинка этот глупый Верный, конечно же, заслужил, но не более того. Пинка я ему дам, и пусть катится отсюда.
-Зигур! – возмутился король, в глазах его засверкали безумные огоньки. – У тебя нет никакого чувства собственного достоинства! Как ты можешь? Ты хочешь простить его за то, что он тут только что сказал? Ты, Властелин Тьмы, которого боится все Средиземье, хочешь, чтобы ему это сошло с рук?
-Да ладно тебе, подумаешь – парень сказал гадость и глупость, - беспечным тоном ответил Саурон. – Не убивать же его, в самом деле, за это. Если я буду отправлять на смерть всех, кто про меня что-то там скажет, я останусь и без войска, и без подданных. Нельзя прожить жизнь так, чтоб про тебя ни разу никто ничего не говорил, каким бы хорошим человеком ты ни был. Если тебе это кажется таким уж обидным, так давай я ему по роже дам, и пусть проваливает отсюда.
-Фаразон, не надо, пожалуйста, - взмолилась Зимрабет. – Пусть он и оскорбил моего мужа, но он все-таки мой брат. Пощади его.
-Вы оба настолько не уважаете себя, что готовы это стерпеть? То, что он предлагал вам задушить вашего же сына? Может, он вам в следующий раз в лицо плюнет, и вы снова смолчите или ограничитесь парой пинков? – продолжал гневаться король. – Ну-ка, в клетку этого негодяя, чтоб другим неповадно было!
Саурон чувствовал себя на редкость омерзительно и неуютно – как будто вновь оказался в Валиноре времен своего детства, где родители его друзей во всеуслышанье запрещали своим детям играть и общаться с «чокнутым вражьим отродьем», и никто не обращал внимания, все делали вид, что так и надо, только теперь в роли жертвы оказался не он, а этот несчастный парнишка, которому люди наподобие зануды Амандила рассказывали байки про страшного Черного Властелина. Может быть, у Лаирэндила хватит ума встать на колени и начать просить прощения, и тогда король его пощадит? Ведь не встанет и не попросит, гордый он, как и все из рода Элроса.
-Не надо с ним так… - нерешительно попросила Зимрабет. – Он же все-таки наш родич, какой бы ни был.
Несмотря на то, что она чувствовала сильную обиду, она не могла просто так стоять и смотреть, не говоря уже о том, чтобы сознательно обречь на смерть родного брата, однако король был неумолим.
-Еще чего! Если вы сами не умеете постоять за себя, то мне придется поставить наглеца на место, и плевать, кем он там мне приходится, будь он даже моим родным братом, я поступил бы точно так же! В темницу этого выродка, а завтра на рассвете – запереть в клетку и оставить на площади, пока не сдохнет!
Лаирэндил молчал, когда Люди Короля уводили его с рыночной площади. Он вовсе не собирался оправдываться или просить пощады – ему было больше нечего терять, и единственное, что ему оставалось, это только умереть с честью. В замешательство его приводило только то, что его сестра и королевский советник вдруг начали за него заступаться, хотя, по идее, все должно было быть наоборот.
ficbook.net/readfic/94084/2746623#part_content
Из-за болезни юноша шел очень медленно, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть, и к полудню почувствовал себя совершенно вымотанным. Он сел на землю в тени большого клена, с которого один за другим облетали красные листья, и тут его кто-то окликнул.
-Эй, парень, тебе плохо? – Лаирэндил поднял голову и увидел перед собой пожилого крестьянина, который вез на телеге дрова и какие-то овощи. – Может, помочь чем?
-Спасибо на добром слове, только, боюсь, вы мне уже ничем не поможете, - печально ответил юный Верный и снова закашлялся. Мужчина с жалостью посмотрел на болезненно худого паренька в потрепанной куртке, которая была ему явно не по росту.
-Верный, что ли? Не пугайся так, я тебя Тайной Страже не сдам. Я по выговору твоему понял, что Адунаик для тебя не родной язык. Слушай, пошли-ка со мной. Надолго я тебя в своем доме жить не оставлю – еще королевские гвардейцы привяжутся, нас обоих потом казнят, а вот на пару дней приютить могу, хоть отлежишься, - крестьянин заметил, что его новый знакомый после приступа жестокого кашля сплевывает кровь. – Они тебя что, в тюрьме пытали и легкие отбили? Звать-то тебя как?
-Гвинхир, - соврал Лаирэндил, назвав первое пришедшее в голову имя. – У меня всю семью арестовали, а дом сожгли, говорили, что мы якобы хранили какие-то книги, прославляющие Валар и Валинор, хотя я даже и читать-то толком не умею, где мне учиться-то было, хорошо, если удастся на хлеб заработать. Родителей и брата с сестрой казнили, а меня отпустили на пепелище, но сами видите, что со мной сделали… остальным для острастки. Я решил уйти из города, мне все равно больше уже нечего терять.
-Давай, Гвинхир, поехали со мной, - ответил пожилой крестьянин, до которого уже доходили слухи о том, как Люди Короля зверски избивают заключенных железными цепями и тяжелыми палками, выколачивая из несчастных признания в несовершенных преступлениях. – Хоть пару дней в себя придешь и поешь немного. Вряд ли гвардейцы в тюрьме тебя вообще кормили. Будь моя воля, я б тебя к себе жить пригласил, жена моя умерла, а вот сын единственный – хуже, чем умер… лучше бы он умер. Одним из тех стал, кто семью твою порешил, да и отца родного забыл, уже года три на пороге не появлялся, - он протянул руку Лаирэндилу, помогая ему взобраться на телегу. – Ну что, будем знакомы, меня Улбар зовут.
-Спасибо, - юноша не знал, как благодарить незнакомца, хотя испытывал жгучий стыд из-за собственного вранья – с детства его воспитывали в принципах, что лгать даже во благо себе в высшей степени нехорошо, лучше умереть, но сказать правду. Однако в этом случае он просто не мог поступить иначе – сказать, что он знатного рода, и назвать свое настоящее имя означало навлечь беду не только на себя, но и на этого случайного человека, который по доброте душевной решил хоть чем-то ему помочь. – Считайте, что вы мне жизнь спасли…
Лаирэндилу все сильнее хотелось есть и пить, и он, достав из-за пазухи свою буханку, жадно вцепился в нее зубами. Улбар понимающе посмотрел на него.
-Ничего, сейчас до дома доберемся, я уж тебя накормлю тем, что есть. Только у меня к тебе просьба большая – на улицу не выходи и вообще даже к окнам не подходи. Я живу на отшибе, гости у меня не появляются, но все равно – не тронь лихо, пока оно тихо, а то узнает кто, что я у себя Верного прячу, так нам обоим мало не покажется.
На свете нет чудовищней напасти,
Чем идиот, дорвавшийся до власти!
Л. Филатов «Любовь к трем апельсинам»
Лаирэндил прожил у своего нового знакомого несколько дольше, чем ожидал – дом пожилого крестьянина и в самом деле стоял на отшибе, поэтому там было легко скрываться. Жил Улбар не то чтобы богато, но вполне сносно, поэтому недостатка в еде у него дома не было, и благодаря этому юноша понемногу стал чувствовать себя лучше. Единственной неприятной вещью, о которой он, разумеется, в силу природной стыдливости не стал говорить своему спасителю и вообще не сказал бы никому даже под страхом смерти, было то, что первые несколько дней необходимое посещение уборной превращалось для него в жуткую пытку, но Лаирэндил молчал, незаметно вытирая наворачивающиеся против воли на глаза слезы и делая вид, что с ним все хорошо. Никому нельзя говорить о своем позоре, боли и унижении, иначе ты перестанешь быть человеком – так внушал ему отец. И плакать тоже нельзя, что бы ни происходило – даже если вся твоя семья мертва. Поэтому Лаирэндил держался из последних сил, пытаясь хоть как-то сохранить остатки своего почти что уничтоженного человеческого достоинства. Улбар, надо отдать ему должное, в душу к нему не лез и ни о чем не расспрашивал – видимо, понимал, что его гостю невмоготу об этом говорить, а сам юный Верный молчал. К счастью, хозяин, который и с соседями-то общался только по необходимости, не стал сразу же указывать Лаирэндилу на дверь, и тот, проведя почти два месяца в тепле и покое с хорошей едой, постепенно начал приходить в себя. Может быть, он бы даже и окончательно выздоровел безо всяких целителей и лекарств – все-таки нуменорцы славились своей выносливостью и живучестью, а он, кроме того, как-никак принадлежал к роду Элроса! – но в начале декабря беда пришла и в деревню добросердечного Улбара. В какой-то из домов заявились с проверкой королевские ищейки. Разумеется, никаких запрещенных книг или иных предосудительных вещей они не обнаружили, поскольку народ в селении жил простой, говорил исключительно на Адунаике и занимался обычным крестьянским трудом, но все равно людям пришлось пережить не слишком приятный день, и Лаирэндил, хотя его спаситель вовсе не собирался выставлять его за дверь – видимо, все-таки Улбару было жаль своего несчастного гостя – понял, что пора уходить, чтобы все-таки не навлечь беду на других. Ему оставалось только идти в столицу, где было можно затеряться в толпе, притворившись немым или слабоумным попрошайкой, и хоть как-то прожить там остаток дней.
Наутро, попрощавшись с хозяином и поблагодарив его за все, Лаирэндил покинул гостеприимный дом. В этот раз идти ему уже было намного легче – его не так сильно мучили усталость, одышка и кашель, да и жар вроде спал, к тому же Улбар не пожалел для юноши теплой одежды и еды на дорогу. Когда Лаирэндил наконец добрался до Арменелоса, солнце уже давно закатилось, и над городом нависла ночная мгла. Порой сквозь рваные облака проглядывал зловещий лик полной луны, и в ее свете башни нуменорской столицы казались похожими на оскаленные клыки.
К удивлению юного Верного, городская стража беспрепятственно пропустила его в ворота – видимо, в его облике не было ничего подозрительного, обычный деревенский бедняк, идущий в столицу на заработки или на рынок, тем более что он специально растрепал волосы, а на лицо натянул капюшон плаща. Теперь ему нужно было осмотреться и найти подходящее место для ночлега, а утро вечера, как известно, мудренее – можно будет что-то придумать и как-нибудь устроиться в городе. На работу его с таким-то здоровьем вряд ли кто возьмет, да он и в принципе не способен делать что-то более сложное, чем мытье горшков, остается и в самом деле разве что просить милостыню.
Приближалась полночь, но жители Арменелоса вовсе не думали расходиться по домам – в нуменорской столице, в отличие от тихой Роменны, жизнь кипела круглые сутки, на улицах можно было видеть работающие таверны и даже лавки. Несмотря на то, что уже наступила зима и время от времени шел снег, сильных холодов пока что еще не было, и Лаирэндил, найдя на одной из улиц какое-то старое заброшенное здание, когда-то бывшее, по всей видимости, хранилищем или сараем, решил провести там ночь. Внутри он нашел какое-то старое тряпье и солому; соорудив из них себе постель, он завернулся в плащ и уснул, чувствуя неимоверную усталость.
На следующий день юноша проснулся довольно поздно – сильная слабость дала себя знать – и отправился дальше на поиски пропитания, оставив в своем укрытии те припасы, которые Улбар дал ему на дорогу; еда имеет свойство быстро заканчиваться, и что-то еще ему сейчас совсем не помешает. Вскоре он вышел к городскому рынку и принялся бродить среди рядов. Запахи съестного кружили голову – такое разнообразие вкусностей он видел разве что на картинках! – а вещи на прилавках, привезенные со всех концов Средиземья, поражали своей красотой и изысканностью. Как жаль, что у него нет денег, чтобы честно купить что-нибудь поесть! Отец всегда говорил, что торговать на рынке, равно как и просить подаяние – страшный позор, но сейчас единственный сын Нолондила смотрел на продавцов, наперебой предлагающих свой товар, и видел, что они все – вполне обычные люди, в большинстве своем неплохо одетые – значит, и живут они сносно, кроме того, он не замечал, чтобы покупатели смотрели на них с презрением – скорее вполне приветливо и с интересом. Что же до милостыни… Лаирэндил прекрасно понимал, что сейчас ему придется переступить через себя, но у него не было ни выбора, ни выхода. Много толку от чести рода, про которую ему все твердили родители, когда у тебя пусто и в кармане, и в желудке!
С невеселыми мыслями он подошел к какому-то торговцу-южанину, продававшему сладости, и нерешительно стоял рядом, глядя на прилавок и не решаясь что-либо попросить, но тот первым заметил бледного, как тень, юношу с голодным взглядом.
-Эй, ты чего – есть хочешь? – окликнул он Лаирэндила. – Бери что-нибудь, я угощаю, только быстрее уматывай отсюда, а то ваши если увидят, что я кого-то бесплатно подкармливаю, так потом отвесят мне горяченьких в темном переулке.
Юный Верный, опасливо озираясь по сторонам, наугад схватил что-то с прилавка, кивком поблагодарил южанина и быстро отошел подальше. Спрятавшись за стеной какого-то дома, он разжал руку и увидел, что ему досталось очень аппетитного вида малюсенькое пирожное в сахарной глазури, украшенное половинками миндального ореха. Запихнув его целиком в рот, Лаирэндил быстро проглотил свою добычу и вытер липкие пальцы краем плаща; начало дня оказалось удачным, но слова харадца вселили в сердце юноши тревогу. Все прямо как дома, в Роменне – проще разжалобить каменную стену, чем арузани. Люди Короля, даже если увидят, что кто-то у них на глазах умирает от голода или болезни, не подадут ему ни воды, ни куска хлеба и не помогут подняться, все либо равнодушно пройдут мимо, либо позлорадствуют, либо еще и дополнительно пнут того, кто и без их стараний уже стоит на краю пропасти.
Выйдя снова к рядам торгующих, юноша увидел около одного из прилавков какую-то молодую женщину в богатой одежде – на ней была расшитая золотом черная меховая куртка, длинное шелковое алое платье и такие же алые кожаные сапожки. Судя по заметно выпирающему животу, женщина ждала ребенка и пришла на рынок вместе с прислужницей-южанкой выбирать вещи для младенца. Сердце Лаирэндила болезненно сжалось: ведь его жестоко убитая сестра Исилвэн сейчас тоже была бы на седьмом месяце и вместе со свекровью шила приданое для его племянника или племянницы. Для малыша, которому так и не суждено было появиться на свет… Юноша с грустью окинул незнакомку взглядом… и тут она обернулась. Лаирэндил в изумлении застыл на месте: перед ним стояла Исилвэн… нет, этого не может быть… такая, какой она могла бы стать, живи она в хороших условиях… лучше бы она не оборачивалась, эта прекрасная леди, такая красивая, счастливая… бывают же такие похожие люди!
-Вы так удивленно на меня смотрите, - доброжелательно обратилась к нему женщина, - мы с вами знакомы?
-Нет, простите мою неучтивость, благородная госпожа, - смутился Лаирэндил, - вы просто очень похожи на мою младшую сестру. И голоса у вас похожие. Извините меня еще раз, наверное, я вас напугал. Просто ее… она… умерла несколько недель назад, и я до сих пор по ней скучаю.
-Не нужно извиняться, я очень сочувствую вашей потере, даже не представляю, как вам сейчас тяжело, - ответила беременная красавица, и юноше снова почудилось что-то знакомое в ее жестах… движениях… манере себя держать… В его душу закралось одно странное подозрение. Конечно, этого быть не может, потому что просто не может, и все тут, но чем судьба не шутит? В конце концов, попытка – не пытка…
-Простите меня еще раз, - как можно вежливее продолжил он, все-таки перед ним наверняка очень знатная женщина, может быть, жена какого-нибудь придворного или военачальника, - но вас случайно не Мериль зовут… или звали?
Женщина вздрогнула.
-Да, звали в детстве, хотя уже давно так не зовут, - она вопросительно посмотрела на Лаирэндила, словно ожидая продолжения вопросов.
-А кто ваши родители? – решительно произнес тот, в душе удивляясь собственной наглости.
-Откуда вы взялись-то? Про моих родителей все знают, это лорд Нолондил, сын Элентира, и леди Аэрин, но меня воспитывали король и королева, - женщина внимательно разглядывала своего собеседника, пытаясь понять, кто он такой и где она его видела, и тут наконец поняла, с кем разговаривает. – Лаирэндил? Вы… то есть ты… ты – Лаирэндил, мой брат?
-Да! Я так рад… ты жива! Как тебя сейчас зовут-то?
-Зимрабет! – женщина заметно повеселела и со слезами на глазах обняла вновь обретенного родича. – Что случилось с Исилвэн?
Юноша подумал, что рассказывать Мериль всю правду в подробностях было бы слишком, как-никак она ждет ребенка, а беременным не следует слушать такие ужасные вещи.
-Она вышла замуж за Нэстара из Кузнечного переулка, если помнишь, он еще с Исилдуром очень дружил, старшим сыном дяди Элендила, - он снова удивился своей способности вполне правдоподобно лгать, - и умерла в родах вместе с ребенком. А ты как? Тоже замужем? За кого тебя выдали? Наверняка твой супруг – человек богатый и знатный.
-Никто меня не выдавал, я сама его выбрала, - не без тени гордости ответила Зимрабет. – Мой муж – старший советник короля.
Побледнев еще больше, Лаирэндил отшатнулся от сестры со смертельным страхом – нет, даже не страхом, а животным ужасом на лице. Он уже был наслышан о том, что полгода назад король Ар-Фаразон приказал сжечь живьем своего прежнего старшего советника, Бэльзагара, за то, что тот осмелился с ним спорить и критиковать его решения, после чего назначил на этот пост не кого иного, как зловещего Зигура-Саурона.
-Это… этого не может быть! Ты – жена Врага? Скажи, что ты шутишь! – недавняя надежда в мгновение ока сменилась омерзением и испугом. – Если это у тебя от него, - продолжил он, с содроганием указывая на живот сестры, - то я бы на твоем месте задушил это чудовище прежде, чем оно откроет глаза.
-Стража, схватить его! – неожиданно раздался властный голос за спиной Лаирэндила. – Это что за грязная тварь тут моего верного советника оскорбляет?
Юноша обернулся. Это был конец. За его спиной стоял сам Ар-Фаразон со своими отборными гвардейцами и – разумеется, куда же без него! – своим обожаемым приятелем. Правду гласили легенды, что взгляд Саурона мало кто выдерживал: стоило королевскому советнику посмотреть в глаза Лаирэндилу, как тот пошатнулся и едва не упал – хорошо, что его поддержала служанка сестры.
-Посадите этого поганого ублюдка в клетку без пищи и воды и оставьте на главной площади города, пока не умрет, - неумолимо продолжал король, не обращая ни на кого внимания.
Два гвардейца Фаразона схватили юношу за руки. Старший советник растерялся: положение надо было немедленно спасать, но он не знал, как это сделать: видимо, Мортанг был прав, когда нехорошо отзывался о прекрасной Эленне и ее обитателях. Про себя Саурон уже много раз успел подумать, что по возвращении домой он непременно даст по роже и Моро, и Маэглину за «добрые» советы: если поначалу путешествие в Нуменор его и в самом деле забавляло, то теперь ситуация все больше и больше выходила из-под контроля. Страна, которая поначалу поразила советника своей красотой и богатством, постепенно превращалась в гигантскую камеру пыток, жители – в кровожадных монстров, словно соревнующихся друг с другом в изуверстве, а облеченный неограниченной властью Фаразон становился день ото дня все более жестоким, надменным и непредсказуемым. Сначала несчастный Бэльзагар, который осмелился спорить с безрассудным тираном, теперь этот вот мальчишка-Верный, повинный лишь в том, что ляпнул глупость. Кто будет следующим? Амандил с семьей? Нет, безусловно, потешаться над этим ограниченным занудой и его пугливыми внучатами на Совете Скипетра и в самом деле было очень весело, но вот любоваться на его публичную казнь и предсмертные мучения будет отнюдь не весело – в ушах у Черного Майя до сих пор еще звучали вопли его корчащегося в пламени предшественника. Мало того, Ар-Фаразон не просто отправил на костер самого Бэльзагара, но и повелел продать его жену и детей в рабство харадрим! Надо как-то уговорить короля пощадить этого невоздержанного на язык юнца, но при этом еще и умудриться не навлечь его гнев на свою или еще чью-нибудь голову.
-Не думаю, что стоит так кипятиться, - как можно более миролюбиво начал старший советник, - хорошего пинка этот глупый Верный, конечно же, заслужил, но не более того. Пинка я ему дам, и пусть катится отсюда.
-Зигур! – возмутился король, в глазах его засверкали безумные огоньки. – У тебя нет никакого чувства собственного достоинства! Как ты можешь? Ты хочешь простить его за то, что он тут только что сказал? Ты, Властелин Тьмы, которого боится все Средиземье, хочешь, чтобы ему это сошло с рук?
-Да ладно тебе, подумаешь – парень сказал гадость и глупость, - беспечным тоном ответил Саурон. – Не убивать же его, в самом деле, за это. Если я буду отправлять на смерть всех, кто про меня что-то там скажет, я останусь и без войска, и без подданных. Нельзя прожить жизнь так, чтоб про тебя ни разу никто ничего не говорил, каким бы хорошим человеком ты ни был. Если тебе это кажется таким уж обидным, так давай я ему по роже дам, и пусть проваливает отсюда.
-Фаразон, не надо, пожалуйста, - взмолилась Зимрабет. – Пусть он и оскорбил моего мужа, но он все-таки мой брат. Пощади его.
-Вы оба настолько не уважаете себя, что готовы это стерпеть? То, что он предлагал вам задушить вашего же сына? Может, он вам в следующий раз в лицо плюнет, и вы снова смолчите или ограничитесь парой пинков? – продолжал гневаться король. – Ну-ка, в клетку этого негодяя, чтоб другим неповадно было!
Саурон чувствовал себя на редкость омерзительно и неуютно – как будто вновь оказался в Валиноре времен своего детства, где родители его друзей во всеуслышанье запрещали своим детям играть и общаться с «чокнутым вражьим отродьем», и никто не обращал внимания, все делали вид, что так и надо, только теперь в роли жертвы оказался не он, а этот несчастный парнишка, которому люди наподобие зануды Амандила рассказывали байки про страшного Черного Властелина. Может быть, у Лаирэндила хватит ума встать на колени и начать просить прощения, и тогда король его пощадит? Ведь не встанет и не попросит, гордый он, как и все из рода Элроса.
-Не надо с ним так… - нерешительно попросила Зимрабет. – Он же все-таки наш родич, какой бы ни был.
Несмотря на то, что она чувствовала сильную обиду, она не могла просто так стоять и смотреть, не говоря уже о том, чтобы сознательно обречь на смерть родного брата, однако король был неумолим.
-Еще чего! Если вы сами не умеете постоять за себя, то мне придется поставить наглеца на место, и плевать, кем он там мне приходится, будь он даже моим родным братом, я поступил бы точно так же! В темницу этого выродка, а завтра на рассвете – запереть в клетку и оставить на площади, пока не сдохнет!
Лаирэндил молчал, когда Люди Короля уводили его с рыночной площади. Он вовсе не собирался оправдываться или просить пощады – ему было больше нечего терять, и единственное, что ему оставалось, это только умереть с честью. В замешательство его приводило только то, что его сестра и королевский советник вдруг начали за него заступаться, хотя, по идее, все должно было быть наоборот.
ficbook.net/readfic/94084/2746623#part_content
@темы: Средиземье, фанфики
.